Госпожа-матушка

Материал является авторским переводом части статьи «Я была профессиональной доминатрикс — до того момента, как рождение ребенка изменило мое отношение к БДСМ». Поэтому автор оставляет за собой право не переводить дословно, а также добавлять и убирать речевые конструкции, сохраняя первоначальный смысл. Все позиции в материале принадлежат Yin Q., авторке статьи.

Все фото-фрагменты взяты из открытых источников и принадлежат законным авторам фрагментов.

Автор данного перевода рекомендует ознакомиться с недавним переводом статьи BBC “Young, female, and addicted to porn” и материалом ДС об асексуальности.

Мой муж становится на колени у моей кровати, глядя в пол, с вытянутыми в «позе ребенка» руками. Я медленно вхожу в комнату, останавливаясь у его головы, и он делает аккуратное движение, чтобы прижаться губами к моим ботинкам. Я натягиваю мягкий кожаный капюшон ему на лицо, и Роберт исчезает. Это то же тело, с которым я лежу рядом каждую ночь, но его личность изменилась; это больше не мужчина, упрекающий меня по поводу трат на продукты, или веселый отец, катающий дочерей на своих плечах. Его лицо лишь темное пятно на фоне белоснежных стен.

Из моего опыта профессиональной доминатрикс я узнала, что тело может испытывать продолжительные периоды боли, если вход в них происходит через удовольствие. Для многих людей грань между удовольствием и болью не очевидна; как бы вы оценили глубокий массаж, острую индийскую еду из домашнего магазинчика на углу или 17-ую милю изнуряющего марафона? Для садомазохистов этот порог не очевиден, словно палочка для игры в Лимбо, которую нужно опускать все ниже снова и снова, пока не будет достигнут предел.

Я осматриваю набор инструментов, лежащих на подоконнике: тонкая бамбуковая трость, толстый флоггер из оленьей кожи и одинарный хлыст. Я выбираю последний, такой элегантный и требовательный инструмент. Я садистка; я люблю слезы и ту боль, что так эффектно и наглядно разливается по телу вспышками. Позже, когда я буду удовлетворять свои сексуальные потребности, внезапно начнет плакать ребенок. Это напоминает приглушенное мяуканье из-за двух закрытых дверей и коридора. Звук неотчетливый, но его достаточно, чтобы проникнуть во все клетки моего тела и переполнить меня чувствами. Пришло время кормить грудью.

Я решила стать профессиональной доминатрикс в сфере бондажа, дисциплины и садомазохизма (БДСМ) 13 лет назад в качестве продолжения моих личных интересов. До сих пор помню, как покупала свою первую плетку. Мы с моей девушкой в старшей школе веселились в составе гей-парада, когда я заметила в витрине моего первого кожаного папочку — желтовато-коричневого манекена, одетого в кожаные ковбойские штаны и офицерскую фуражку — требующего, чтобы я опустилась на колени и вползла в магазин. Там меня внезапно охватила дрожь от запаха секса — первобытного и вводящего в транс. Черное кожаное снаряжение и тяжелые стальные инструменты висели рядами. Мужчины в изумлении подняли брови и отвернулись, но продавец уточнил, нужна ли мне помощь («Сэр, да, пожалуйста, сэр»). Вот так я нашла свой дом.

В тот вечер я вытащила плетку и ударила Ди по заднице. Она в ответ, в форме игривого возражения, бросила в меня сапог. Тогда я не догадывалась о переговорах и безопасных словах, но вскоре узнала. Я взяла книги по БДСМ и начала участвовать в официальных занятиях, проводимых кожаным сообществом, принимая их кодекс «Безопасный, разумный и добровольный». После написания дипломной работы по БДСМ я пришла к практическому обучению у мастеров и мастериц этого ремесла и начала карьеру профессиональной доминатрикс.

Я выбрала это направление не для поддержки наркозависимости и не для того, чтобы заниматься чем-то, пока не появится «настоящая» работа. Я работала в секс-индустрии сознательно — это удовлетворяло мои личные интересы и было прибыльным бизнесом. Моя тогдашняя соседка по комнате спросила меня: «У тебя есть корочка престижного колледжа, почему ты ограничиваешь себя такой работой?» Но для меня эта работа была важной и стоящей — я помогала другим, таким же как я раньше, исследовать их уязвимости. Я побуждала клиентов принять их сексуальность, найти гордость в подчинении и силу в мазохизме, трансформировать стыд в улучшение себя, и все это в безопасном месте. Моя соседка по комнате возвращалась домой несчастной из-за обязанностей, вынуждающих ее ронять достоинство, и утомительной социальной политики ее офисной работы. Так кто из нас на самом деле ограничивал себя?

Профессиональная БДСМ-работа обычно не предполагает открытой сексуальной активности. Фактически, большинство доминатрикс придерживаются своего рода клятвы сестринства, согласно которой, пока клиент может удовлетворять себя, доминирующая леди не должна непосредственно участвовать в физическом снятии, кхм, напряжения. Это забавная разделительная черта в секс-индустрии, и профессионалов, которые переходят эту черту, ожидают неприятные слухи. Я всегда была в безопасности, имея солидную репутацию в отрасли как ревностная поклонница бондажа и опытная садистка, но меня не волнуют теоретические границы: эскортницы, проститутки, порнозвезды, стриптизерши, эротические массажистки, доминатрикс, [блудницы]*.

В конце концов, я создала свою собственную студию БДСМ в финансовом районе Манхэттена. Расположенный на одной улице со стриптиз-клубом, секс-шопом и боксерским залом, мой частный лофт был убежищем для сексуального насилия по обоюдному согласию. Оснащенная сделанными на заказ балками для подвешивания, тяжелой металлической клеткой и дизайнерским креслом для связывания студия была названа «Додзе». Там я проводила сессии, где мужчины, женщины и пары исследовали свои внутренние желания. Я связывала и дразнила, одевала мужчин в трусики и женщин в страпоны, а также била по телам желающих тростью. Я была хороша в своей работе, и она мне нравилась.

Теперь о неизбежном: «но потом…» я встретила Роберта на демонстрации процесса пирсинга в магазине секс-игрушек. Я помогала другой госпоже, пока она учила, как безопасно использовать иглы в игре с ощущениями. Роберт был демо-нижним, человеческой подушечкой для иголок. После занятия, мы пошли в кафе и обнаружили, что оба только переехали из Сан-Франциско в Нью-Йорк. Наша история развивалась как извращенная версия «Когда Гарри встретил Салли», мы оба встречались с другими партнерами, рассказывая друг другу свои неудачи и надежды, пока не влюбились. Эта любовь заставляла сердце биться чаще, пока шторм из детского питания и подгузников быстро не снес ту жизнь, которой я жила.

Во время моей первой беременности я пыталась быть богиней-матерью Земли, которой не являлась. Были волшебные моменты, особенно когда я чувствовала первые толчки, но большую часть времени я ощущала себя большой и неподходящей для жизни среди лестниц в метро и кожаных сапог до бедра.

После того, как я родила, моя жизнь напоминала комедийный скетч “Мамочка-домина”. Были вечера, когда я рысью бегала от клетки к кроватке, проверяя каждого из своих иждивенцев. Обмен энергией был опрокинут. Я когда-то наслаждалась контролем, который имела над своим мужем — связанным и беспомощным — но с поистине беспомощным ребенком под моей опекой я обнаружила, что прежнее доминирование стало тяжестью. Я не хотела, чтобы мой партнер был неподвижен, мне нужно было, чтобы он менял подгузники и помогал с кормлением в 2, 4 и 6 утра. Роберт все это делал, но он еще и фетишист бондажа. Так что раз в неделю ему требовалось это положение, и я, с опухшей грудью и истощенным либидо, чувствовала то же, что многие молодые матери ощущают к своим партнерам: полное отсутствие страсти и негодование. Два бремени — материнство и сексуальность — нависли надо мной. Наша квартира на Манхэттене не могла вместить скопление игрушек для сенсорной стимуляции как детей, так и взрослых, поэтому мы, естественно, переехали в Бруклин.

Хотя я презираю бинарную систему Мадонна/[блудница]*, материнство делало мою карьеру неудобной. Не с этической точки зрения — у меня больше не было эмпатической способности вовлекать себя в эротические потребности других. Мне больше не было интересно терпеть и справляться с желаниями моих клиентов. После моего возвращения из декретного отпуска, пока клиент выдыхал, ожидая удара тростью, мой разум был занят не его болью, а вопросом: что мне купить на ужин: капусту или шпинат? Я окончательно вышла из игры. Пора было двигаться дальше.

Я не одинока в своих трудностях с либидо после материнства, но мне интересно, почувствовала ли я снижение более резко, потому что это также истощило мой профессиональный интерес. Моя сексуальность никогда не была постоянной — начиная от вездесущей струйки любопытства в детстве, наводнением в подростковом возрасте и когда мне было а 20, в затем океаном с приливами и отливами в 30. Беременность сопровождалась внезапными всплесками [сексуальности] и периодами засухи, а раннее материнство знаменовало собой длительный период растяжек, бессонницы и низкого полового влечения. Моя сексуальность стала интровертной. Внутри моего тела растет ребенок. Теперь, более чем когда-либо, это было священное место. И поскольку мы с Робертом были достаточно финансово стабильны, чтобы я перестала работать, я сложила свои кнуты и завершила карьеру профессиональной доминатрикс.

Я оставила секс-работу только для того, чтобы осознать, что секс стал работой. Я консультировала семейные пары с детьми, о том, как поддерживать их сексуальное напряжение. Я наряжалась в вещи, которые заставляли меня чувствовать себя сексуальной; я выбирала музыку для настроения, которая не разбудит ребенка; я достала свои веревки и кнуты, которые теперь хранились в запертом сундуке, и имитировала сексуальную себя, пока действительно не почувствовала себя так. Как говорится, «притворяйся, пока не добьешься » (”fake it till you make it”). Я притворялась 4 года. Я не про оргазм, а про чувство сексуальности. Точно так же, как вы можете заставить себя улыбаться, пока ваш мозг не начнет регистрировать счастье, вы можете выполнять сексуальные движения до тех пор, пока жар действительно не начнет подниматься. При помощи надлежащего оборудования и моего мужа, я довела свое тело до оргазма, чувствуя сексуальность только за наносекунду до него. Когда был достигнут кульминационный момент, эта победа стала во многих смыслах облегчением. Иногда доведение себя до оргазма ощущалось кругом по трассе, чем-то, что мне нужно было накачать, чтобы сохранить сексуальное здоровье. После этого выброс окситоцина определенно успокаивал меня, и пульсации, хотя они были не такими сильными, как оргазмы до материнства (в течение многих лет), были прекрасным напоминанием о том, что мое тело создано для моего удовольствия.

Когда я ушла из БДСМ, чтобы стать мамочкой, я оказалась изолированной за стеной из несказанного. Пока другие родители-домоседы могли открыто жаловаться на свою профессиональную идентичность, в моем резюме переливались четыре алые буквы: БДСМ. До рождения детей я категорически была оторвана от моего круга общения. Я чувствовала обязанность бросить вызов мейнстримным представлениям о секс-работниках и кинкстерах, но, как молодая мать, я не решалась подвергать своих детей тщательному анализу. Колебалась и колебалась, пока сомнения не стали ощущаться как стыд, такой же, на который я потратила всю свою карьеру, пытаясь помочь клиентам отбросить его. Я привыкла бормотать совершенную чушь о моей прошлой карьере под предлогом защиты своих детей.

Родители должны защищать своих детей — от приторно-сладких хлопьев и жестоких видеоигр. Родители должны защищать своих детей от шумных улиц, наркотиков, острых ножей и других суровых реалий. Иногда нам даже нужно защищать их от самих себя — от гнева и разочарований, тревог и сексуальной жизни. Но по мере их взросления наша защита превращается в обучение. Мы учим их обращаться с острыми ножами, самостоятельно выбирать продукты. Им следует узнать, на чем основаны наши тревоги, что гнев — это человеческий фактор и может быть полезной эмоцией. Наша сексуальная жизнь никогда не должна происходить у них на глазах, но и наша сексуальная идентичность не должна быть скрыта.

Мой пятилетний ребенок недавно нашел мой вибратор, когда я оставила его на тумбочке. Она включила его и была в восторге от пурпурной «карманной ракеты», которая полетела параллельно полу. Когда она спросила меня, для чего это было, я положила его на ее плечи и сказала, что это для массажа мышц. Она открыла рот и прерывисто выдохнула «а-а-а-а», и дополнительных объяснений не потребовалось. Возможно, когда у нее начнется половое созревание, я куплю ей такой для личных исследований. Я подозреваю, что однажды будет найден более внушительный инструмент — вероятно, из-за ее подсматривания, а не моей небрежности — возможно, кнут или тяжелые металлические наручники Роберта. Но я нисколько не боюсь этого разговора.

Однако я действительно боюсь того дня, когда кто-нибудь — какой-нибудь хулиган на детской площадке или, возможно, даже мстительный взрослый — скажет моим дочерям, что их мать — [блудница]*. Боюсь, что это вызовет боль и замешательство. Объяснить секс-работу моим дочерям может быть сложнее, но, возможно, в следующие 10 лет взгляды на сексуальную коммерцию изменятся. Активисты уже продвигают свои идеи в организациях социальной справедливости и здравоохранения, переосмысляя слово [«блудница»]*. Это слово с большим открытым звуком; слово, которое может поглотить личность. Я пишу это слово сейчас; я говорю его вслух, примите это, так что я буду готова столкнуться с ним с уверенностью.

*Авторка статьи намеренно использует ”whore” как грубое значение слова, преследуя цели дестигматизации и реклейминга секс-работы. Но автор перевода считает слово «блудница» менее триггерным и оскорбительным для читательниц.

Если вы хотели бы предложить ДС статью на перевод или идею для авторской статьи, пишите на почту: sifdaughters@yandex.ru

Не позволяй мне сиять в его темноте,

Ваши,
Л К Н