«Обычный человек наверняка испугается»: о полицейском насилии на акциях протеста
ОВД-Инфо до сих пор продолжает публиковать последствия недавних протестных акций. Среди материалов немало историй от тех, кто уже отбыл административный арест и наконец может рассказать о том, что происходило с ними в автозаках, ОВД и спецприемниках. Продолжают появляться и новые истории о полицейском насилии и откровенных пытках в отношении задержанных.
Мы поговорили с тремя девушками, пострадавшими от произвола полиции на трех разных протестных акциях. Об активизме, травмах и страхе (или его отсутствии?).
TW: описание и фото травм, жестокое обращение, полицейское насилие
Екатерина Бушкова, встреча Навального во Внуково 17 января
Катя ー активистка молодежного политического движения «Весна» из Санкт-Петербурга.
В активизме я относительно недавно. В начале 2020 года подала заявку в Либертарианскую партию России (сейчас уже вышла, состою только в «Весне»), до этого примерно полгода-год наблюдала за ее деятельностью, при поддержке партии же приняла участие в наблюдении на выборах 2019 года в качестве ЧПСГ (член комиссии с правом совещательного голоса 一 прим. ДС).
У меня либертарианские взгляды, которые формировались достаточно долго. В подростковом возрасте я была скорее левых взглядов. В данный момент политическая обстановка не совсем способствует развитию различных политических течений и движений, следовательно, сложно полностью понимать, что из этого именно отвечает именно твоим запросам и потребностям, так что не исключаю того, что мои взгляды могут еще в определённой степени поменяться. В любом случае, я всегда открыта к диалогу с людьми любых взглядов.
Что произошло 17 января?
Я прилетела из Санкт-Петербурга прямо в аэропорт «Внуково», чтобы встретить Алексея Навального. Ближе к 19:00 здание аэропорта наполнилось силовиками. Просили покинуть помещение тех, у кого нет билета. В первый раз я его предъявила, и мне разрешили остаться. Потом ко мне подошли еще раз. Я попыталась найти билет в рюкзаке, но через пару секунд меня начали выталкивать со словами, что никакого билета нет. Люди меня отбили, но потом уже я попыталась отбить человека, которого забирали передо мной. Его забрали, а всех остальных начали выталкивать за двери. Как только меня вытолкнули, сразу же увели к автозаку.
Мне заламывали руки и свернули куртку на голову. Позже, когда я пришла в Линейный отдел полиции, я не смогла вспомнить, где и как стояли автозаки. Вполне вероятно, что именно из-за этого.
Когда меня довели до автозака, [полицейские] сказали положить на него руки и расставить ноги. Я спросила, на каком основании задержана, и что они собираются делать. Они сказали, что это осмотр перед посадкой в автотранспорт. Я сказала, что отказываюсь от осмотра без понятых. На что сотрудники полиции сказали, что осмотр и досмотр — это разные [процедуры], и для осмотра понятые не нужны. После чего я все же положила руки на автозак, чтобы меня осмотрели. Когда я вставала, сотрудник «приложил» мою голову об автозак. Получилось так, что мой глаз ударился прямо об дверную ручку в задней части машины.
В автозаке какое-то время было больше журналистов, чем обычных граждан. Когда он наполнился, нас повезли в отдел. Сначала в один, потом изменили маршрут, и привезли в ОП «Лужники». В отдел нас завели только через несколько часов, адвоката допустили примерно через полчаса, [после того] как нас завели в отдел. Адвокат же мне и сказал о том, что у меня есть повреждения глаза, также зафиксировал их на фото.
Еще очень большая проблема была в том, что мои вещи остались в аэропорту, а среди них были лекарства от эпилепсии, которые мне нужно принимать ежедневно утром и вечером.
Вместе с адвокатом мы добились вызова скорой сотрудниками полиции. После опроса меня госпитализировали из отдела.
Как ты чувствуешь себя сейчас?
Сейчас я себя чувствую уже хорошо, спасибо!
Какие были последствия тех событий?
Материальные последствия для меня состоят в том, что мне пришлось покупать билет к бабушке несколько раз, старый билет же я сдать не могла. Также были повреждены мои личные вещи.
Когда меня сняли (Катю сняли с поезда, когда она возвращалась в Санкт-Петербург 一 прим. ДС), я очень расстроилась. Несколько раз даже заплакала: в тот момент, когда сотрудники ворвались в купе, также тогда, когда сказали, что не разрешат связаться ни с кем, кроме близких родственников (потом передумали) — это моральные последствия. Физические оценить сложно, но мне, как эпилептику, сотрясение не на пользу явно ещё больше. Ну и 12 суток ареста ещё.
Не уверена, будут ли последствия для полицейских. Я написала заявление в линейный отдел (по их инициативе) и в СК (по собственному желанию), жду результат. Также с адвокатом готовим жалобу в ЕСПЧ.
Встречалась ли ты с полицейским насилием до этого случая?
Да, к сожалению. Я часто сталкивалась со случаями полицейского насилия в отношении своих знакомых.
В глобальном смысле полицейское насилие пугает — ты остаешься беззащитен перед тем, кто наделен сверхполномочиями и может сделать с тобой буквально все. Обычный человек, никогда не имевший отношения к активизму, наверняка испугается подобного давления.
После происшествия во «Внуково» я сидела в спецприемнике и встретила [там] девушку, которую избил ОМОН. Она вышла погулять с подругой, которая живет на соседней от «Матросской тишины» улице («Матросская тишина» 一 место временного содержания Алексея Навального до суда, который дал ему реальный срок 一 прим. ДС). Там их и забрали. На ее ноге и спине [были] огромные синяки, размером примерно с трехлитровые банки. Они не сходили две недели, уверена, что до сих пор не сошли*. Она не была политической. Ее перепутали с мальчиком, отбили почки, не кормили и не давали пить четыре дня. Она даже не знала, что делать и как себя защитить. Так и оказалась в спецприемнике. Она вышла, и теперь она под защитой. Но не ясно пока, будут ли применены какие-то меры к сотрудникам, которые ее избили.
*Речь идет о Ксении Масловой. После избиения ОМОНом девушка не могла ходить двое суток. От непрекращающейся тошноты она также не могла есть целых четыредня. Подробнее о ее случае.
Я переживаю за своих друзей и призываю всех беречь себя и близких. Но если мы станем бояться и прекратим выходить, ситуация, к сожалению, может усугубиться, отчасти именно по этой причине я буду выходить на будущие акции.
Мария Исаева, акция протеста в Москве 23 января
Мария ー активистка Либертарианской партии России и советница ФемФракции Гражданского Общества.
В протесте я с акций 2017-го, прошедших после выпуска Навальным и ФБК фильма «Он вам не Димон». У меня всегда было обостренное чувство справедливости, меня доводили до слёз все эти бесконечные просьбы о помощи от голодающих пенсионеров, больных детей, приютов для животных. Но до знакомства с расследованиями Навального я никогда не видела в этом систему, считала, что мир «просто полон страданий».
Включившись в протест, я поняла, что за всеми этими невыносимыми для меня вещами стоят конкретные люди, а не «всеобщее зло», и борьба с этими людьми стала важной частью моей жизни (хотя до вступления в ЛПР я просто ходила на все митинги и один раз была наблюдателем на выборах).
На акцию 23-го я вышла как и на все политические акции — с требованием справедливого суда для политзаключенных, люстраций для всех этих воров, против творящегося вокруг беспредела. Было немного страшно после событий в Беларуси, казалось, что вот сейчас меня застрелят или что-то в этом роде, но когда мне предложили остаться в этот день дома на соцсетях ЛПР (я там один из редакторов), я поняла, что мой внутренний маячок считает это недопустимой конкретно для меня трусостью, и отказалась. Я не могу отсиживаться дома, пока безоружных граждан моей страны бьют боевики в костюмах антиутопических штурмовиков. Как бы ни было страшно идти, сидеть дома еще страшнее.
Силовики кидались на нас в несколько приемов: бегали, махали дубинками пытались кого-то схватить. Однако последнее у них получалось плохо. ОМОН, конечно, «научился» у белорусских «братьев» жестокости, но научились у братьев и мы — хватая вшестером одного человека, мы физически лишали силовиков возможности его свинтить.
После одного из таких забегов была пауза, и люди расцепили руки. Передо мной оказался невысокий пожилой мужчина, который никак не хотел уходить назад. Когда вновь побежали силовики, я попыталась пропустить его сквозь сцепку слева от себя — и мне по голове прилетел первый удар. До конца этой «волны» — прилетело ещё три. В этом минус сцепки — когда руки заняты, голову спрятать сложно.
[…]
Уже в больнице мне сделали томографию — выяснилось, что у меня нет ни сотрясения, ни черепно-мозговой травмы. Зато есть рассечение 4 сантиметров в длину с гематомой под ним — не хочу представлять, как это выглядело, а шов до сих пор под коркой крови. Зашивая мне голову, врач негромко произнёс «скоро они за всё это ответят».
Из статьи Марии для ЛПР
Как ты себя чувствуешь?
Первую неделю я каждый час пила «Нурофен экспресс», потому что в голове ужасно стреляло, и было больно спать на подушке/как-либо касаться головы, но сейчас мне уже получше, завтра (дата интервью — 4 февраля, — прим. ДС) я иду снимать швы.
Встречалась ли ты с полицейским насилием до этого случая?
Да, меня достаточно жёстко свинтили ещё на акции «Он нам не царь» в 2018-м, в т.ч. поэтому до прошлых выходных мне всегда было страшновато на акциях.
23-го пострадал ещё мой однопартиец Георгий Белов, мы с ним вместе пришли, и уже после моего ранения его очень сильно избили и задержали, а мой друг и однопартиец Глеб Марьясов был избит ближе к вечеру того же дня и арестован на 30 суток.
[Силовики] абсолютно точно стали действовать жёстче, их стало больше, они стали идти на откровенные провокации, нападать с целью изувечить. В Казани, кажется, заставили протестующих 31-го лечь на землю с руками за головой, как настоящих террористов. В одном из московских ОВД, если не ошибаюсь локацией, заставляли людей раздеться догола и приседать — раньше такой дичи точно не было. Такое ощущение, что вместо ОМОНа нас вышли разгонять больные ублюдки из ФСИН.
Стало ли страшнее выходить на акции протеста после произошедшего?
Скажем так (чтобы не попадать под несуразные статьи бешеного принтера): я не могу не ходить [на них]. Теперь тем более не могу не ходить, ведь это бы означало, что избить человека — верный способ выбить его из протеста, и ни протестующие, ни силовики не должны так думать. А страх, наоборот, пропал — у меня дыра на голове, что ещё они мне могут сделать, убить что ли? Незадолго до ранения Георгий пытался заставить меня уйти из сцепки с другими девушками, и я сказала ему «Я лучше умру, чем дам этим мразям победить». Это до сих пор мой план, и я его придерживаюсь.
Екатерина Кротова, 2 февраля, Москва
Екатерина не является активисткой каких-либо движений или организаций. Она рассказала нам о полицейском произволе, с которым столкнулись она и другие девушки, отбывающие административные аресты в миграционном центре Сахарово. Фрагменты их видеообращения мы публиковали в нашем Твиттере.
[Мы] отправились на автозаке в суд примерно в час дня и находились там до 8–9 вечера, было очень холодно.
Около Сахарово мы стояли часов 6–7. Было очень душно и жарко. Полиция не пускала в туалет, не давала воду и еду, словесно издевалась. Просили держать открытой дверь автозака ー [они] говорили, что замёрзли. А нам дышать нечем было.
Знаю, что некоторых девочек в ОВД отправили в холодную камеру, и они говорили, что там была блевота на полу. К сожалению, знакомые девочки оттуда ещё в Сахарова, и я не могу с ними связаться.
Полицейскому насилию и беззаконию мы противопоставляем мирный протест: красная одежда против черной формы, цветы против дубинок. Подробнее тут.
текст: Горчакова
