Самая желанная работа: Домогательства в Google
Материал является авторским переводом статьи «После работы в Гугл, я никогда не позволю себе любить работу» (After Working at Google, I’ll Never Let Myself Love a Job Again). Все позиции в материале принадлежат Emi Nietfeld, авторке статьи, проработавшей в Гугл с 2015 по 2019 год.
Когда-то я работала инженеркой в Гугл. Часто это воспринимают как определяющий факт всей моей жизни. Я присоединилась к компании после колледжа в 2015 году, когда она начала свое многолетнее присутствие в топе самых лучших мест для работы по мнению Форбс.
Я купилась на голубую мечту Гугл. В старшей школе я жила либо в приемной семье, либо была бездомной, а сверстники меня не принимали, потому что считали ботаником. Я мечтала о престижной работе в надежной компании, о безопасности, которую такая работа мне принесет, и о среде коллег, таких же целеустремленных, как я.
Здесь я обрела семью: по будням я обедала только в офисе , посещала корпоративных врачей и занималась в рабочем спортзале, мы с коллегами вместе снимали жилье в командировках, играли в волейбол на Мауи после запуска крупного продукта, даже проводили выходные вместе, однажды потратив 170 долларов и несколько часов, чтобы проехать полосу препятствий под ледяным дождем.
Я воспринимала своего менеджера, как отца, о котором всегда мечтала. Он видел мой потенциал и всегда заботился о моих чувствах. Все, чего мне хотелось, — это продолжать продвигаться по службе вслед за ним, чтобы мы могли продолжать работать вместе. Это давало мне мотивацию браться за любые задания вне зависимости от того, насколько изнурительной была работа.
Несколько человек, которым довелось работать в других компаниях, регулярно напоминали нам, что нигде не может быть лучше, чем здесь. Я продолжала верить им, даже когда мой технический руководитель, не мой менеджер, а человек, отвечающий за мою повседневную работу, стал называть меня «привлекательной» и «восхитительной» даже тогда, когда я попросила его прекратить (в конце концов мы сошлись на том, что он может называть меня «моя королева»). На наших еженедельных встречах он регулярно просил познакомить его с подругами и говорил, что «хочет блондинку, высокую блондинку». Такую, как я.
Рассказать о его поведении означало бы бросить вызов своим собственным убеждениям о том, какая Гугл особенная компания. Дело в том, что компания предвидела любую нашу нужду: капсулы для сна, массажные кресла, ватные палочки в туалете, автобусы для сотрудников, — до тех пор, пока внешний мир не начинал казаться враждебным. Гугл был Садом Эдема, и я жила в страхе быть изгнанной оттуда.
Когда я разговаривала с посторонними о домогательствах, они не могли понять: у меня же была одна из самых желанных работ в мире. Насколько ужасны они могут быть? Я тоже спрашивала себя об этом. Я волновалась, что принимаю все слишком близко к сердцу и что если кто-нибудь узнает, что мне не нравится, они подумают, что я просто недостаточно хороша, чтобы работать в нашей напряженной обстановке.
Поэтому я не рассказывала своему менеджеру о поведении моего технического руководителя более года. Подыгрывание тому, что ничего не произошло, ощущалось как цена инклюзивности. Я заговорила только тогда, когда, начало казаться, что он станет официальным менеджером — моим менеджером — заменяя того, что я обожала, и начиная обладать еще большей властью надо мной. По крайней мере четыре женщины сказали, что он заставил их чувствовать себя некомфортно, подтверждая слова ещё двух старших инженер_ок, которые уже дали понять, что не будут работать с ним.
Как только моя жалоба была зарегистрирована в отделе кадров, Гугл превратился из отличного рабочего места в любую другую компанию: он в первую очередь защищает себя. Я построила свою жизнь вокруг работы — именно то, что они хотели, чтобы я сделала, — но это только усугубило последствия, когда я осознала, что рабочее место, которым я дорожила, считало меня просто сотрудницей, одной из многих и легко заменимой.
Процесс затянулся почти на три месяца, в течение которых мне приходилось встречаться один на один с тем, кто меня домогался, и сидеть рядом с ним. Каждый раз, когда я просила пересмотреть график и выражала недовольство из-за необходимости продолжать работать в непосредственной близости от моего преследователя, следователи говорили, что я могу обратиться за консультацией, поработать из дома или уйти в отпуск. Позже я узнала, что у Гугла были аналогичные ответы и для других сотрудни_ц, сообщивших о проявлениях расизма или сексизма. Клэр Стэплтон, одной из организаторок забастовки в 2018 году, посоветовали взять отпуск, а Тимнит Гебру, ведущую исследовательницу в команде Гугл по этическому ИИ, попросили обратиться за психиатрической помощью, прежде чем уволить.
Я сопротивлялась. Как мне может помочь вынужденное одиночество целый день, вдали от моих коллег, друзей и системы поддержки? И боялась, что, если отступлю, компания не продолжит расследование.
В конце концов, следователи подтвердили мои претензии и обнаружили, что технический руководитель нарушил «Кодекс поведения» и политику против домогательств. Тот, кто меня домогался, все еще сидел рядом со мной. Мой менеджер сказал, что отдел кадров даже не заставит его поменять рабочий стол, не говоря уже о принудительной работе из дома или уходе в отпуск. Также мой преследователь, по словам менеджера, столкнулся с некими «серьезными последствиями», и я почувствовала бы себя лучше, если бы могла узнать, какими, но сейчас мне казалось, что ничего не произошло.
Последствия того, что я высказалась, сломили меня, так как вскрылись предательства моего прошлого, ради преодоления которых я и занялась технологиями. Я стала уязвимой для моего менеджера и следователей, но ощущала, что ничего не получила взамен. Я постоянно была на нервах из-за того, что видела своего преследователя в коридорах и кафе. Когда люди обходили мой стол сзади, я вздрагивала все больше и больше, мой крик эхом разносился по открытой планировке офиса. Я переживала, что плохо справлюсь со своей работой и разрушу тем самым свою карьеру.
Я неделями не спала.
Я решила взять оплачиваемый отпуск на три месяца. Я волновалась, что уход в отпуск лишит меня карьерного продвижения в месте, где прогресс почти всех является открытым и рассматривается как мера ценности и опыта инженера. Как и большинство моих коллег, я построила свою жизнь вокруг компании. И это так легко можно было разрушить. Людям в отпуске нельзя было входить в офис — в место, где у меня находился не только спортзал, но и вся общественная жизнь.
К счастью, когда я вернулась, у меня все еще была работа. И теперь я более чем когда-либо хотела преуспеть, наверстать упущенное. Мне удалось получить очень высокий рейтинг — второй раз подряд. Но казалось очевидным, что я не буду кандидаткой на повышение. После моего ухода в отпуск менеджер, которого я любила, стал относиться ко мне как к слабому звену. Он пытался подвергнуть меня своему психоанализу, предполагая, что я выпиваю слишком много кофеина, недостаточно сплю или мне нужно выполнять больше упражнений для сердечно-сосудистой системы. Публичное высказывание нанесло непоправимый ущерб одним из моих самых ценных отношений. Через шесть месяцев после моего возвращения, когда я заговорила о повышении, он сказал мне: «Люди в деревянных домах не должны зажигать спички». (прим. переводчика: Примерный русский аналог пословицы: «Не указывай на чужой двор пальцем, а то укажут на твой вилами»; с ближайшим смыслом: «не осуждай ближнего, если сам не безупречен».)
Когда я не получила повышения, некоторые из моих грантов закончились, и я, тем самым, попала под значительное сокращение зарплаты. Тем не менее, я хотела остаться в Гугл. Несмотря ни на что, я все еще верила, что Гугл — лучшая компания в мире. Теперь я понимаю, что мои суждения были затуманены, но после многих лет идеализации своего рабочего места я не могла представить себе жизнь за его стенами.
Я прошла интервью и получила предложения от двух других ведущих технологических компаний, надеясь, что Гугл предложит мне более комфортные условия. Но в ответ от него получила лишь возможность получать немного больше денег, чем я уже зарабатывала, но их все еще было значительно меньше, чем предлагали конкуренты. Мне сказали, что финансовый отдел Гугла подсчитал, сколько я стою для компании. Я невольно подумала, что в этом расчете была учтена жалоба, которую я подала, и то время, что было на неё потрачено, как следствие.
Я почувствовала, что у меня нет другого выбора, кроме как уволиться, и на этот раз навсегда. Скудное встречное предложение Гугла было окончательным доказательством того, что эта работа была просто работой и что меня ценили бы больше, если бы я ушла в другое место.
После того, как я уволилась, я пообещала себе никогда больше не влюбляться в работу. Не так, как я любила Гугл. Не с той преданностью, которую они надеются вызвать у своих сотрудников, удовлетворяя лишь их основные потребности, такие как еда, здоровье и чувство принадлежности. Ни одна публичная компания не является семьей. Я поддалась фантазии, что это могло быть реальностью.
Так что я получила должность в фирме, к которой не чувствовала эмоциональной привязанности. Мне нравятся мои коллеги, но я никогда не встречалась с ними лично. Я нашла собственного врача; я сама готовлю еду. Моему менеджеру 26 лет — он слишком молод, чтобы я могла ожидать от него родительского тепла. Когда меня спрашивают, как я отношусь к своей новой должности, я пожимаю плечами: «Как к работе».
