Скорая токсичная помощь: проблема ярмарки добродетели
Любой проект, заявляющий о стремлении помогать, [всегда] несет исключительное благо для нуждающихся. Так ли это на самом деле?
Альтруистичное поведение вызывало и вызывает одобрение со стороны социума. «Ты готов пожертвовать своим комфортом ради улучшения жизни других 一 как благородно!» На протяжении всей истории человечества поборники социальной иерархии, желающие оказаться на ее вершине, использовали это одобрение для реализации своих не всегда благих намерений: миссионерские поездки в страны третьего мира, опека над детьми-сиротами, благотворительные организации для помощи жертвам домашнего насилия. Пожалуй, стоит разобраться, что же с ними не так.
Может быть, для нас не так уж очевидно, зачем религиозная организация вместо помощи «ближнему», едет строить дома в далекую Африку.
Возможно, мы больше не увидим фильмов про семьи, чье благополучие строится на принудительном труде усыновленных детей.
Допустим, мы даже не сразу поймем, почему грабят без эмпатии, а отдают награбленное, прикрываясь ею.
Скорее всего, у нас не получится отследить все дорожки, вымощенные благими намерениями, однако мы можем попробовать разобраться, что такое неотоксичная благотворительность и как ее жертвами могут стать все — от нуждающихся в помощи до тех, кто помогает.
Осторожно: токсичная благотворительность
Многие волонтеры, работавшие с организациями по защите животных, сталкивались с понятием токсичной благотворительности. Этот термин до сих пор используется для описания ситуации, в которой протектором животного, якобы волонтером, объявлялись сборы для лечения его подопечного, от которого «отказались злые и бессердечные ветеринары». Но «волонтер» нашел волшебного Айболита, и за очень много денег добрый волшебник поставит животное на лапы. На деле, единственным спасением несчастного от боли и страданий является усыпление, о чем его протектор прекрасно осведомлен.
Однако нередко встречаются и другие, куда более страшные случаи — намеренное калечение животного, неправильное питание, отсутствие должного ухода. Все ради пожертвований от сердобольных благотворителей.
Столкнувшись с подобным первые пару раз, ты приходишь в состояние ужаса, которое едва ли позволяет понять мотивы такой бесчеловечной жестокости. Однако, когда сталкиваешься с такой ситуацией снова и снова, в разных областях и среди людей разного достатка, обнаруживается одна не очень радостная особенность:
О каких бы зверствах ни кричали добросовестные волонтеры, как бы они ни убеждали не давать денег фактическим мошенникам и распространять информацию о таких случаях, нет-нет, но кто-то придет защищать живодера.
Оправдания могут быть разными, но главный довод защитника в том, что другим своим подопечным протектор помогает. Не за этим ли живодеры приходят в зоозащиту?
Оправдательный приговор
С токсичной благотворительностью часто можно столкнуться на низовом уровне, а манипуляции «благотворителя» всегда топорны и имеют одну цель: напрямую получить деньги от мягкосердечных жертвователей. Но что происходит, когда токсичная благотворительность выползает за рамки мошенничества и становится инструментом в руках влиятельных людей? Тут к нам и приходит понятие неотоксичности.
Благотворительность уже давно является значительным рычагом давления на общественное мнение. Будь ты хоть сто раз людоедом, пожертвованиями или (что еще лучше) собственным проектом можно отмыть любую грязь. Можно же? К сожалению, да. Даже в личном разговоре, благотворительность как аргумент работает по принципу карточки Reverse из игры Уно: твой оппонент должен доказать, что он достаточно благодетельный, чтобы критиковать тебя. В публичном дискурсе, этот аргумент и вовсе дарит тебе неприкосновенность.
За примерами далеко ходить не нужно: крупные бренды стараются заглушить общественное возмущение из-за использования ими детского труда на дочерних заводах, спонсируя школы и другие социальные институты. Нефтяники вещают «зеленые мысли», спонсируя военные конфликты в Нигерии, а возмутительные высказывания политиков оправдывают тем, сколько денег они вложили в свой благотворительный проект.
Работают такие манипуляции очень просто. Когда о «темных делах» корпорации узнают активисты, немедленно поднимается волна требований принять меры. Трансформировать производство (в зависимости от ситуации, сделать его более экологичным или нанять совершеннолетних рабочих), значит получать меньшую прибыль в будущем на каждом временном отрезке. Намного проще и дешевле внести большое пожертвование или провести благотворительную акцию, чтобы СМИ написали о том, как корпорация заботится о нуждающихся, заглушая требования активистов.
Как смеет Greenpeace обвинять «Норникель» в уничтожении Таймыра, если компания выделила 10,5 миллиардов рублей на борьбу с коронавирусом и поддержку социальной стабильности?
В политике все еще проще: какая разница, вещаются ли на многотысячную аудиторию верных последователей «людоедские» мысли, если политик доказывает д(еньгами)елом, какой он хороший?
Как смеют активистки ругать «спасителя», если их пожертвования несравнимо меньше его ежемесячного вклада? Каждый рубль важен, но ваши тридцать — ничто в сравнении с суммами «добродетельного благодетеля», прячущегося от критики за ****** рублей на счете проекта (и чужой бесплатной работой).
Это вокруг нас, и мы, как общество, снова и снова оправдываем спонсоров неотоксичности, как любители животных оправдывают живодеров. И не в этом ли цель этих самых спонсоров — выстроить себе щит из общественного мнения, держащегося на крепком каркасе одобрения лживой добродетели?
Социальная поддержка ー личное или политическое?
Как бы парадоксально это ни звучало, но стоит понимать, что те, кому оказывается помощь, становятся «живым щитом» проектов, которые им помогают. Хорошим примером служит механизм привлечения и удержания электората.
Если бренду нужны прибыль и покупатели, то политикам нужны власть и избиратели. Филантроп с тысячей спасенных душ за пазухой отлично смотрится в бюллетене. Очевидный вывод для политика: хочешь привлечь электорат — обещай придерживаться социальной политики (неважно, с помощью частных или государственных институтов).
Например, некоторые партии или политические организации собирают свой электорат из людей, которым действительно нужна помощь. Прямо здесь и сейчас. Когда нет ничего, то тот минимум, который дает политический деятель или его партия, делает людей зависимыми, практически заложниками обстоятельств. И задуматься о движении средств, ресурса ни у жертвы, ни у обеспокоенного волонтера, уже нет. По такому принципу может работать партия, электорат которой состоит в основном из пенсионеров: пенсии не хватает не то что на жизнь, на выживание. Поэтому любая дополнительная выплата — это еще одна цепь, плотно приковывающая зависимый электорат к «благодетелям» у власти.
И тут стоит задуматься — действительно ли поступки важнее мотивов? Ведь доплаты действительно есть, однако улучшают ли они положение человека в такой системе? Или лишь усугубляют его, при этом вызывая зависимость?
При таком подходе, когда целью становится не помощь сама по себе, а привлечение общественного внимания, проектов становится все больше, они повсюду. Социальная репутация — важная метрика для оценки: по ней мы выбираем, за кого голосовать, в каком магазине и что покупать, в какой ресторан идти. Благотворительность — лучшая реклама. И «благодетели» в попытке угнаться за трендами, начинают вредить: делать быстрее, что не всегда значит качественнее, и больше, что не всегда значит лучше.
Данный текст открывает наш цикл статей, посвященных социальным проектам и общественной работе.
текст: Sasha Pear, Горчакова
