Инса Ландер: Захотеть не умереть
Год назад в Кабардино-Балкарии по политическим мотивам арестовали блогерку Инсу Ландер. Мы писали об абсурдных обвинениях в содействии терроризму, которые были ей предъявлены, и сейчас, когда Инса в безопасности, мы взяли у нее интервью о новой жизни.
Когда все началось, считала ли ты, что дело политическое? Если нет, то когда пришло понимание?
Когда все началось, я была в растерянности и в шоке. Я не считала себя провинившейся хоть в чем-то — с самых первых секунд, как я проснулась от криков незнакомых людей в военной форме с закрытыми лицами, и до того момента, пока один из вереницы моих адвокатов по назначению все-таки не убедил меня признать свою вину. Я абсолютно не понимала последствий этого признания и хотела одного — попасть домой. А когда мое желание сбылось и я осталась наедине с браслетом слежения на ноге, избавиться от мыслей “ну может я что-то все-таки сделала не так” было уже невозможно. Мне даже в голову не приходило, что это может быть политическое дело, чья-то месть или заказуха — бесконечно тянущееся и тотальное чувство вины перед самой собой просто не давало этого сделать.
На текущий момент у меня есть две версии того, почему на меня обратили внимание. Первое: исходя из общеизвестных знаний о принципах работы силовых структур на Северном Кавказе, интерес к моему исповедованию Ислама был лишь вопросом времени — просто час пробил тогда, когда я меньше всего ожидала каких бы то ни было предъяв. Их интерес к моим религиозным убеждениям можно было бы посчитать более или менее логичным, если бы я все еще исповедовала ислам или скрывала бы данный факт из жизни, боясь чего-то. Ни того, ни другого не было — я не стеснялась, не опасалась ничего и не гордилась ни фактом исповедания религии ислам, ни фактом ухода из нее же. Для меня это эпизод из биографии и не более того. Для них же любая отклонившаяся от одобряемой официальным мусульманским духовенством практика религии — повод придраться. Не тот цвет хиджаба, слишком длинная борода, посещение не той мечети, чтение не тех книг — поводов всегда достаточно.
Второй вариант чуть менее банален, но чем больше я узнаю о закулисье УФСБ по КБР (Кабардино-Балкарская Республика — прим. ДС), тем больше убеждаюсь, что они пришли скорее с целью перестраховаться, нежели потому что считали меня каким-то опасным элементом. Я анонсировала выпуск моего первого видео с расследованием на чиновника, который украл деньги из благотворительного фонда и указала сумму недочета (45 474 665 рублей). Я никому не называла имени этого чиновника, его должности или хотя бы национальной принадлежности. Понятия не имею, сколько чиновников подумало о себе — но кто-то из них решил все-таки перестраховаться.
Эту теорию подтверждает тот факт, что уже несколько месяцев я регулярно встречаю публикации о себе в нескольких десятках местных телеграм-каналов с довольно внушительной аудиторией — от 10 000 подписчиков и больше. Часть из них подконтрольна семейству Коковых, которые в очередной раз встали у руля власти в КБР. Другая часть принадлежит родне бывшего президента Канокова и его соратникам. Оба этих почтенных клана грызутся между собой не первый и не второй год, а в борьбе против соперника все методы хороши. То один канал негодует о моем бегстве и строит теории о том, кто именно из их врагов помог “террористке” скрыться от правосудия, лишь бы насолить другому клану. То другой подвязывает к моей деятельности чиновников среднего и мелкого пошиба, утверждая, что я писала свое расследование именно о них, и за это я подверглась давлению властей и преследованию ФСБ. То вообще кто-то из них просит прислать им материалы моей работы, чтобы использовать их против своих оппонентов.
Возможно, я была всего лишь очередным претендентом, которому был уготован путь в жернова госмашины. Но время идет, картина медленно проясняется и я понимаю, что ничего не бывает просто так. И совпадения вовсе не случайны. А схема действий тех или иных лиц очень обширная — я распутываю ее не один и не два месяца.
Знала ли ты о том, что говорят о тебе в социальных сетях, когда все началось? Как относишься к тому, что многие люди злорадствовали? А что насчет отношения к тем, кто за тебя заступился? Стало ли сюрпризом для тебя злорадство одних и защита других?
У меня есть четкое понимание, на что стоит тратить время и эмоции — чужое мнение обо мне в этот список не входит. Я не живу в интернете и не живу интернетом. Будучи на домашнем аресте, подобная писанина интересовала меня меньше всего, приоритеты были расставлены иначе. Чуть позже, когда уже все разрешилось, я узнала о людях, которым я настолько успела насолить, что они еще в первые дни ареста не побрезговали прогуляться по личкам наших общих подписчиков и знакомых — с уговорами, чтобы не писали обо мне и чтобы не призывали помочь. Одна из таких персон называет себя защитницей прав женщин, кстати. Пара героев из моих расследований (Гаджи Хайруллаев и Инна Ряжкина) также напомнили о себе, написав в ФСБ несколько писем с требованием посадить меня “вот прям щас” — дескать, вот такой вот нехороший человек эта ваша Инса. Ко мне приходил следователь, зачитывали эти обращения, я писала ему что-то вроде объяснительной и не могла перестать смеяться в голос, объясняя следователю, что на меня жалуется педофилка и наркоман, который собирал деньги на спасение несуществующих жертв насилия и спускал их на дозу. До сих пор не могу удержаться от улыбки при осознании забавного факта: некоторые люди осмелились пнуть меня только после того, как убедились, что я точно не смогу им ответить.
“Просто стараюсь быть не избирательно милосердной. Помощь не должна такой быть”
Касаемо тех, кто выражал свое сопереживание и помогал в меру своих сил, несмотря на какую-то личную неприязнь ко мне — я уже говорила, что эти люди стали причиной того, чтобы я сама в чем-то стала лучше. Я публично пообещала брать с них пример в этом плане и обещание свое стараюсь держать. Просто стараюсь быть не избирательно милосердной. Помощь не должна такой быть.
Не сюрпризом, но все таки поводом для раздумий для меня стало вовсе не чье-то злорадствование и не чья-то поддержка. Скорее, стремительное изменение численности обеих групп и переходы из одного лагеря в другой — особенно когда я впервые смогла обратиться к аудитории, используя окольные пути через доверенное лицо. Когда же я без всякой задней мысли выразила свою позицию касаемо войны в Украине, эффект был поразительнейший, до сих пор наблюдаю последствия. И контингент этих двух групп — сочувствующих и злорадствующих тоже сильно поменялся. Ну и да, мое бегство внесло свои коррективы. Были люди, которые писали, что поддерживали меня и сопереживали, но я, видите ли, сбежала и сама все испортила. Они же всерьез советовали мне вернуться в РФ и отсидеть всего-то 7–8 лет — ведь если не вернусь, то меня подадут в розыск, поймают и буду сидеть все 15 лет. Это практически прямая цитата.
Изменилось ли твое отношение к людям из-за всей дискуссии о твоем деле в соцсетях?
Не знаю, можно ли считать это изменением или же я наконец осознала то, в чем долго не хотела себе признаваться. Я же говорю, что четко и ясно поняла одну вещь — порой милосердие выше справедливости. Отчасти это случилось благодаря тем, кто поддержал меня, несмотря на какие-то претензии или неприязнь ко мне. Но мне сложно дается эта практика, потому что я злопамятна по своей природе — никогда, ни один удар, в каком бы то ни было виде, я раньше не оставляла без ответа. Фраза “ударили по правой — развороти лицо” про меня, про мое понимание сатисфакции с самых ранних лет. От этого мышления меня еще давно пытался отучить бывший тренер по боксу — я писала об этом еще будучи под домашним арестом.
“А когда опасности оказались позади, пришлось снова искать в себе что-то хорошее — потому что ну зачем мне в новой и безопасной жизни злость, упрямство и жажда мести?”
Мне было сложно учиться прощать людей — я едва-едва только успела поднатореть в этом искусстве, как год назад меня взяли за шкирку и начали топить. Пришлось вспоминать все то, что подавляла в себе до этого — жажду мести, злость, упрямство и одержимость идеей, желание доказать свою правоту. Ничего доброго, светлого и позитивного меня не смогло бы вытянуть из этого болота. А когда опасности оказались позади, пришлось снова искать в себе что-то хорошее — потому что ну зачем мне в новой и безопасной жизни злость, упрямство и жажда мести? Короче, к концу третьего десятка своей жизни я снова знакомлюсь сама с собой. Разрешаю себе рефлексировать, прощаю, не беру ничего близко к сердцу и стараюсь быть снисходительной.
Нам известно о том, что для писем тебе был создан бот, в который писали в том числе и Дочери Сиф. Как ты относишься к таким инициативам, считаешь ли ты, что письма заключенным важны?
Эти письма мне еще на домашнем аресте распечатали — я хранила их в специальной папочке и перечитывала каждый день. Папку не так давно удалось передать мне сюда, в Литву. Помню каждое из них и всегда буду за них благодарна.
“Огромное количество писем со словами поддержки от незнакомых людей стало причиной зарождений первых мыслей в духе “а может, я действительно не такой плохой человек?”
Несколько авторов меня давно не поддерживает, но считаю, что это неважно, в свое время ведь они помогли мне. Огромное количество писем со словами поддержки от незнакомых людей стало причиной зарождений первых мыслей в духе “а может, я действительно не такой плохой человек?”. Безусловно, это классная инициатива и я поддерживала ее еще до своего ареста — я писала тому же Хованскому письмо в сентябре 2021 года. Тут, в Литве, регулярно проводятся мероприятия с написанием писем политзаключенным из России и Беларуси. В августе этого года я написала письмо политзаключенной из Беларуси, журналистке “Белсата” Катерине Андреевой (Бахваловой).
Мы знаем о том, что у тебя были определенные проблемы с тем, чтобы снять деньги даже с собственных счетов, в суммах, разрешенных законом. Считаешь ли ты, что это было способом давления? Пыталось ли следствие иными способами добиться от тебя каких-либо показаний?
Я думаю, что если бы я была сговорчивее, мне разрешили бы сходить в банк, в том числе. Конечно, мной манипулировали и пытались получить показания в обход официальных допросов. Обещания дать позвонить кому захочу в обмен на признание своей вины еще в первый же день своего задержания; обещания разрешить мне прогулки или разрешить сходить в банк в обмен на то, чтобы я не просила суд отложить судебное заседание по продлению моего домашнего ареста (это было в апреле) — таких эпизодов было достаточно. Один раз я пошла на такую сделку, признав свою вину — урок оказался слишком горьким, чтобы его повторять. На все просьбы не буянить я соглашалась, а потом все равно делала так, как считала нужным.
Касаемо ареста счетов ситуация была вообще комичная. Через 2 дня после своего ареста я попала в список Росфинмониторинга и все мои банковские счета были заморожены. Согласно ФЗ-115, человек, внесенный в список, может снять только 10 тысяч рублей в месяц на себя и на каждого из членов семьи. Для этого необходимо доказать, что у родственников нет других источников дохода. У меня не было такой возможности это сделать.
“Следователь тоже был не промах — посоветовал брать деньги у адвоката”
С января 2023, с самой первой встречи со следователем Слугиным А.В., я напоминала о своем праве снимать со счета несчастные 10 000 рублей каждый месяц. Мне каждый раз обещали “поговорить с начальством”. В середине февраля, если не ошибаюсь, мне отдали телефон и компьютер — мол, ничего не нашли, забирайте обратно. Так как мне разрешено было звонить только троим людям: адвокату, следователю и сотруднику ФСИН, я решила пользоваться этим сполна. Раз-два в неделю я звонила со следователю с вопросами в духе “ну как там с деньгами”. Говорила, что мне нечего есть, мне надо оплачивать аренду квартиры, хозяин может прийти и выкинуть меня на улицу, а я тут вообще-то с браслетом на ноге, мало ли что будет. Следователь тоже был не промах — посоветовал брать деньги у адвоката. Сотрудник ФСИН, кстати, искренне не понимал, почему мне не разрешают снять денег и говорил, что это стандартная процедура. Но после моей апрельской выходки в суде, когда я несмотря на уговоры следователя попросила отложить заседание, он здорово разозлился. Сказал, что мне никогда не разрешат идти в банк, все попытки бесполезны, это указание “сверху” и лучше бы я слушалась его советов и рекомендаций.
“Если за вами пришли” — что ты могла бы посоветовать себе самой из прошлого?
Самое первое: не признавай свою вину. Статья 51 Конституции РФ — твой лучший друг, ближе всех в мире и дороже мамы с папой. Никогда, ни за какие коврижки не иди на сделку со следствием, что бы тебе не пообещали — ты в любом случае будешь в проигрыше.
Имей при себе выключенный запасной телефон с левой симкой, прячь его дома и не веди с него никаких личных переписок. Вопрос не в том, скрываешь ты что-то или нет, вопрос в предусмотрительности. Имей минимальный запас наличных денег. Запиши номера правозащитных организаций и всегда носи с собой. Меняй пароли каждые 2–3 месяца, а не раз в полгода и не ставь одинаковых. И да — загранпаспорт: прячь его дома, не выдавай никому и отрицай его существование.
Как ты вообще решилась на побег? После какого события ты решил, а что иного пути нет, и справедливости не будет? Насколько эмоционально сложно было решиться на этот шаг?
Не могу сказать, что был момент, когда что-то щелкнуло и я решила бежать. Я знала еще в день задержания, что не смирюсь с этим, но тотальный неведомый до этого дня страх придавил меня. Каждую ночь снились кошмары, я шугалась любого шороха, потеряла аппетит. Звук подъезжающей машины на улице ввергал меня в панику, мгновенно прошибал холодный пот и мысли — “Это за мной, они передумали и сейчас меня заберут в тюрьму”. Когда в феврале мы смогли с адвокатом добиться переезда в арендованную квартиру, стало немного легче. Зато появились дурацкие привычки: записывать номера машин, которые часто проезжали мимо, запоминать подозрительных людей рядом с домом и пытаться по звуку шагов в подъезде определить, кто ко мне идет и с каким намерением. Я через сон могла почувствовать, что что-то не так и сейчас кто-то придёт. Такая иллюзия предусмотрительности и безопасности.
Где-то в марте я просматривала фотографии на отданном мне телефоне и поняла, что не узнаю себя. Каждый день в зеркале я видела абсолютно другого человека и привыкла к нему. Увидеть себя до всех этих событий было весьма болезненно. Я поняла, что очень скучаю по самой себе, но прежним человеком мне уже не стать. Нужно было что-то делать, чтобы не допустить окончательной и безвозвратной потери себя как личности. Я просто передумала умирать, во всех смыслах этого слова. Терять мне было нечего, а если я что-то вбила себе в голову — просто так оно оттуда не уйдет.
Ты писала про реку Терек. Было страшно? Не каждый человек осмелится на такой шаг, как на такое решиться? Что ты первым делом подумала, когда река оказалась перед тобой?
Первым делом я подумала, что Яндекс.Картам следует прилагать чуть более реальные фотографии рек, с разных ракурсов и с информацией о глубине в разных точках ее ответвления. Нет, серьезно. Я пыталась предусмотреть все мыслимые моменты, но это невозможно — просто отсмотреть сотни и сотни фотографий реки, прочитать о ней всю доступную информацию, пообщаться с профессиональным сплавщиком, который не раз ее проходил, а потом взять и переплыть ее. Теория всегда будет уступать практике.
“Как на такое решиться? Как минимум, захотеть не умереть. Когда тебе нечего терять, ты готов на все”
Конечно, было страшно. Я шесть раз из шести разных точек пыталась пересечь реку, вынужденная выбирать между глубиной и скоростью ее течения. Решиться плыть было не так страшно, как один раз доплыть до середины реки и понять, что надо вернуться обратно и пробовать в другой точке. Я рыдала, стоя по грудь в ледяной воде, удерживаясь за какую-то ветку и понимая, что меня вот-вот снесет. Это очень, очень непредсказуемая стихия. Как на такое решиться? Как минимум, захотеть не умереть. Когда тебе нечего терять, ты готов на все.
В какой момент ты почувствовала себя в безопасности, на свободе? На грузинской границе? Когда оказалась в Европе? Или это чувство все еще не до конца с тобой?
Думаю, когда самолет все-таки приземлился в Вильнюсе 28 июня, я поняла, что все самое страшное позади. Но само чувство безопасности мне еще долго не удавалось поймать. Первые дни я уговаривала себя не сильно расстраиваться, если проснусь у себя дома или там, на грузинском КПП. Нащупывала браслет сквозь сон и вскакивала в ужасе, не понимая, где он, и думая о том, что меня сейчас точно заберут. Даже квартиру для аренды я выбирала такую, чтобы было видно подъезд из окна и был домофон с камерой. Собрала тревожный рюкзак и держала его около двери, спала только днем и ночью бдила. Сейчас это все постепенно отпускает, но я не понукаю себя и стараюсь держать баланс между предусмотрительностью и паранойей.
Как все эти события отразились на тебе? Можешь ли ты сказать, что ты теперь совсем другой человек, или у тебя поменялись приоритеты и отношение к жизни?
Какая-то часть моей личности на самом деле хочет вернуться к прежней версии себя. Но другая часть — более зрелая и умудрённая, как будто шепчет: не надо, фарш не провернуть назад. Мне тяжело согласиться с ней, но я сполна ощутила на себе правдивость этой фразы. Я знаю, что не стану прежним человеком и приняла это как факт. Если жертвой за мою свободу стала моя прежняя жизнь — пусть так. Я выстрою себе жизнь еще лучше.
Ты сейчас на своем канале и в твиттере активно освещаешь случаи насилия над женщинами на Кавказе, агитируешь подписчиков помочь. Как ты пришла к этому от расследований? Почему для тебя это важно? Как тебе удается узнавать про все подобные случаи?
Я сама кавказская девушка, которая в свое время имела проблемы с семьей и претендовала на самостоятельность вопреки общепринятым нормам. Я уехала в 17 лет из дома в общежитие универа, а потом работала в ночную смену, лишь бы не зависеть материально от родителей. В кругу своих знакомых я не один год агитировала как родственниц, так и подруг — не бояться, пробовать уезжать, работать и получать образование вне пределов дома и республики. Свобода никому из нас не достается просто так. Кому-то в свое время помогла уговорить родителей, даже был момент когда со мной пара моих землячек жила — их родители согласились отпустить только на таких условиях, чтобы период адаптации переживали вместе со мной. Это было очень давно, но тем не менее.
Мои расследования были направлены против тех, кто манипулирует людьми с целью получения денег. Конечно, с таким бэкграундом меня злило то, что кто-то сбегает из дома, потому что мама заставляет делать уроки или мыть посуду. Сейчас меня это мало волнует — я сосредоточена на том, что действительно стоит внимания. У меня другие инструменты для помощи и я планирую использовать каждый из них, чтобы помочь тем, кто действительно находится в опасности. Я знаю, каково это — оставлять все позади и идти в неизвестность. Мне просто хочется бы, чтобы хоть кому-то из этих девочек было легче, чем мне.
интервью взяла Августина Станкевич
